
[tab name=”Спектакль”]Последняя лента Крэппа
Театр ОКТ / Городской театр Вильнюса (Литва)
Режиссер Оскарас Коршуновас и актер Юозас Будрайтис обсуждали идею постановки пьесы Сэмюэля Беккета «Последняя лента Крэппа» более двух десятилетий. И, наконец, в 2013 году спектакль получил жизнь.
Главный и единственный герой пьесы – Крэпп – совершает ретроспективное путешествие в свое прошлое. Человек, проживший долгую жизнь, сидит в комнате, окруженный стопками аудиопленок с записями его собственного голоса, сделанными много лет назад.
«Многие детали пьесы взяты из реальности. Пьеса собрана из воспоминаний пожилого человека, его раздумий, анализа прожитой жизни и признания совершенных им ошибок. Подобные парадоксы случаются с каждым, даже если кому-то и кажется, что он живет спокойной, достойной и логичной жизнью», – говорит Юозас Будрайтис.
Сам Коршуновас признает, что ставить Беккета непросто. Но с другой стороны, это еще один принятый вызов, сложный, но интересный, особенно, когда случается работать с актером уровня Юозаса Будрайтиса. «Пьесы Беккета, они, как камни. Очищенный экзистенциализм и сильные герои не оставляют пространства для интерпретации. Ты либо становишься символом, либо нет. Там нечего играть. Я бы никогда не взялся за постановку “Последней ленты Крэппа”, если бы не Будрайтис, который способен стать символом в беккетовском понимании в силу его возраста, опыта и интеллекта», – комментирует железную логику пьесы Коршуновас.
Автор – Самюэль Беккет
Режиссер – Оскарас Коршуновас
Художник – Дайнюс Лишкевичус
Композитор – Гинтарас Содейка
Технический директор – Миндаугас Репшис
Бутафор и костюмер – Эдита Мартинавичиуте
Администратор – Мальвина Матикиене
Субтитры – Ауримас Минсевичиус
Тур-менеджер – Аудра Жукайтите
В главной роли – Юозас Будрайтис
Продолжительность спектакля – 1 час Премьера состоялась 30 мая 2013 года в Вильнюсе (Литва)
[/tab][tab name=”Фото”] Фотограф – Dmitrijus Matvejevas
[/tab][tab name=”Пресса”]
«Столкновение трех эпох»
У этого последнего на сегодняшний момент спектакля Оскараса Коршуноваса есть еще несколько любопытных особенностей. В пьесе Крэпп уже старик. Он переслушивает аудиозаписи собственного голоса, сделанные десятилетиями ранее. Там ему 39 и он говорит о своей юности. В спектакле сходятся люди из разных эпох: режиссер Оскарас Коршуновас, которому 44 года, 74-летний актер Юозас Будрайтис и Самюэль Беккет – драматург середины прошлого века. Драматург из Ирландии признался однажды, что он пишет пьесы таким образом, чтобы свести на нет попытки режиссера изменить структуру текста. От этого еще более любопытно наблюдать, как режиссер Оскарас Коршуновас, неоднократно перекраивающий классическую драматургию на свой вкус, обращается с драматургическим материалом. “Последняя лента Крэппа” – это противостояние уходящей жизни и ее неминуемого конца. Перед нами старый и больной неудачник, слушающий свой собственный голос, записанный десятилетия назад. Крэпп – писатель, продавший не больше дюжины экземпляров своей книги заграничным библиотекам.
Бросая банан в зрителя
Режиссер обращается с текстом Беккета с невероятным почтением, уделяя большое внимание заметкам и комментариям драматурга. В самом начале спектакля под аккомпанемент атмосферной музыки Гинтраса Содейки Юозас Будрайтис сидит в одном из кресел, предназначенном для зрителей. Свет гаснет и Крэпп встает и проходит в один из концов репетиционного зала театра ОКТ – пространство, созданное художником Дайнюсом Лишкевичусом. Там его ждет стол с магнитофоном и настольной лампой, освещающей неверным светом все место действия. Крэпп тяжело дышит и время от времени посмеивается. Он достает из коробки банан, с видимым удовольствием чистит его, откусывает от него кусочек, дразня публику. Более того, банановая кожура летит в зал. За первым бананом следует второй. На этот раз Крэпп не столь игрив: он нервно очищает банан, бросает кожуру через плечо, потом забивается в угол и поспешно съедает фрукт как будто он – беспокойный хомяк. После этого Крэпп прогуливается за кулисами, слышится звук торопливо открываемой бутылки и жадные глотки. Крэпп явно пьет алкоголь: он вздрагивает, вздыхает, рыгает и смущенно ковыляет обратно к столу. Он берет кассету, с трудом вставляет ее в магнитофон и, наконец, мы слышим запись. И тут же мы сталкиваемся с практически единственной вольностью Коршуноваса, которая переворачивает ход спектакля с ног на голову: в пьесе указано, что голос Крэппа в записи звучит строго и надменно, мы же слышим усталый и хриплый голос Будрайтиса-Крэппа.
Собственное видение смерти
Сопоставляя физическое и эмоциональное выражение актера, Коршуновас предлагает свое собственное видение смерти: старение, алкоголизм и физическая деградация представляются как отрезвление мысли и сознания в человеке. Из грязного и лохматого примата, поглощающего бананы у себя в углу, как оголодавший грызун, из старого маразматика, забавляющегося звучанием слова “катушка”, бросающего банановую кожуру в зрителей и ржущего над этим, Крэпп постепенно превращается в человеческое существо. “Возможно, мои лучшие годы позади. Но я не хотел бы их вернуть”, – слышим мы слова на пленке в последней сцене спектакля, в тот момент, как Будрайтис-Крэпп падает в свое кресло. Сильные слова, звучащие с пленки, – это слова человека, понимающего неизбежность смерти и сознательно идущего к ней. Это своеобразный отсыл к спектаклю “На дне”, идущему в тех же стенах. Шипящая и шуршащая пленка, поначалу заставляющая Крэппа собраться, в конце концов обрывается… Актер не вешается. И не портит песню. Сентиментально? Жалко? Возможно. Но не более, чем уходящее время».
Андрюс Евсеевас, Lietuvos rytas
«“Последняя лента Крэппа” – пьеса о жизни человека, о решениях, которыми не приходится гордиться, о необходимости жить в прошлом, не имея будущего. Должно быть, это самое острое и самое грустное произведение Беккета. Ему хватает самоиронии, ведь герой достаточно комичен, но в драме все смешные ужимки постепенно становятся трагичными, а каждый эксцентричный поступок обретает новое значение – что смешило нас в начале, оборачивается единственным способом даже не жизни – существования и ожиданием скорейшего конца старика, мучимого призраками прошлых ошибок. Мрачная атмосфера спектакля вторит недавней постановке Оскараса Коршуноваса “Собор” по пьесе Юстинаса Марцинкявичуса. Атмосфера близкого конца, предчувствие поражения и темнота сценического оформления, навеянная текстами, объединяют две постановки. Юозас Будрайтис встречает зрителей, сидя в глубине студии ОКТ. Единственный источник света – настольная лампа. Освещен только стол Крэппа, что создает довольно интимную и уютную атмосферу. Как только зрители рассядутся, Будрайтис-Крэпп суетливо встанет с места и спектакль начнется. Режиссерское видение Крэппа оставляет смешанные чувства. C одной стороны, старый дурак весьма сильно раздражает, но, с другой, когда он слушает свой голос или записывает его, он, кажется, вполне к себе критичен и чуток. Как если бы в одном человеке уживались две личности.
[…] Когда Крэпп слушает звук своего голоса, зрители, всего лишь заполняющие темноту, будто исчезают. Кажется, это их единственная функция – сидеть в темноте и дать герою возможность не чувствовать себя одиноко (“В этой темноте я чувствую себя не таким одиноким”). Но он подходит к этим призракам, отгоняющим одиночество, даже входит с ними в контакт в своей собственной манере, и уже непросто оставаться лишь тенью или мишенью для банановой кожуры. В этом есть сходство со спектаклем “На дне”, где актеры свободно входили в контакт со зрителями, обращались к ним напрямую, а потом возвращались к общению между собой.
[…] Какие-то детали действительно хороши и оправдывают режиссерское решение. Например, одежда Крэппа: светлые штаны, похожие на пижамные, выглядывают из-под пальто. Внешний вид Крэппа незатейлив и соответствует духу драмы и постановки. Это также помогает оправдать его образ старого дурня: такое впечатление, что он лежал в клинике и только что сбежал из нее. Также невозможно не заметить одну важную деталь, когда актер находится к зрителю так близко, как в этом спектакле: золотое кольцо на пальце говорит о том, что тот, кто добровольно отказался от всяких человеческих отношений, добровольно носит знак, указывающий на его неодиночество. В отличие от пьесы, где Крэпп пытается еще раз записать свой голос, в спектакле он умирает сломленным в тот момент, когда он переслушивает запись о своих лучших годах в прошлом, “когда счастье было так возможно”. И его прощание с жизнью снова сопровождается, только теперь в полной темноте, прощанием с любовью, звучащим на пленке. Это очень гуманный финал, ведь он кладет конец страданиям героя и дарит отдохновение телу, уже долгое время не служащему, как положено.
[…] Крэпп уходит из жизни, но его труды (не только нераскупленные книги, но, конечно, его записи о жизни, сделанные для себя) продолжают жить. Они страдают от своей ненужности так же, как и их создатель.
Кристина Стейблите, 7 meno dienos
[/tab][end_tabset]